поэт, эссеист

Родился в 1948 году

Визитная карточка

О ВЕРЕ

Брафельд, Кляйн, Крошкин – эти имена были на устах. Эти имена выносили приговор, апеллировали к Богу, своему Богу – Асклепию, добивались пересмотра дела, помилования. И так было не только в городке моего детства. В белокаменной и гранитнокаменной тоже были свои светила. Приходил Брафельд – украинцы называли его Брахфельд – и кричал на маму и папу: Отворите окна, напустите морозу, иначе ваш сын умрет! И удалялся. За его плечами хлобыстал алый плащ. Таких магов нет в Мюнхене. Некому передоверить свое тело или тело сына. Нет в Мюнхене богов в заразонепроницаемых нимбах. Да, в Империи наука паслась на задворках жизни. Пределом прогресса были кабинет Вильгельма Рентгена да игла Франка. Магам приходилось отращивать особо чувствительные антенны и щупальца. Никто в Старом и Новом Свете не ставил диагнозов точнее. Мы знали слабости богов: кого ласкает Крошкин, с кем чокается Кляйн. Этот сонм идолищ был главней секретарей обкома, потому что без них не выжил бы даже самый первый секретарь. Вспоминая в Мюнхене магов в атласных плащах, я перестаю быть атеистом. Вера – это пертусинный запах в детской, холод чужих пальцев в подреберье, отпечаток стетоскопа на лопатке. Какой же я атеист, если в моей детской ступала нога Брафельда, Кляйна, Крошкина.

Биография

Родился в Саратове, вырос в Черновцах, окончил филологический факультет Черновицкого университета. С 1978 г. в эмиграции. Многолетний сотрудник радио Свобода . Автор десяти книг. Первый лауреат учрежденной альманахом Urbi Премии имени Вяземского. Живет в Праге.

Прямая речь

Поэтов, которые пишут свободным стихом, которые выбрали верлибр, подозревают в том, что они не умеют писать рифмованных стихов. Это, конечно, вздор. Русское отношение к рифмованному стиху и к свободному стиху очень много говорит о свободе и не-свободе русского характера и русского мышления.

Талант - это не только единственная новость, но и потрясающая редкость в поэзии. Поэтому читатель не должен бояться того, что ему не нравятся стихи. Ему должны не нравится стихи, поскольку почти все стихи - плохие. Верлибр не виноват. Свободный стих утвердился, укрепился, укоренился в языках и литературах, где читатель, общество - обрели зрелость. Где выбрана свобода как таковая. Я понимаю, что все это звучит почти вульгарно, а может быть, просто вульгарно. Зрелая поэтическая личность выражает себя прежде всего в свободном стихе, она преодолевает страх, она отрывается от рифмы, от инструментовки, она переходит к живой, естественной интонации. В свободном стихе - личность поэтов обнажена, выход на свободный стих - это преодоление поэтом страха.

Из беседы на радио «Свобода»

Предложный падеж

Литературная судьба Игоря Померанцева причудлива. Он существует на трех пересечениях: географическом, культурном, жанровом. Уроженец Саратова, юный натуралист галицийщины, вольноопределяющийся Украины, немецкий беглец, лондонский анфан террибль, плохой пражанин, он умеет в литературе почти все - точнее, как сказал бы Борхес, он и есть литература. Померанцев пересаживается с жанра на жанр, как Джеймс Бонд с красотки на «роллс-ройс», а с «роллс-ройса» - на подводную лодку. Только, в отличие от агента 007, он жанры не использует, а создает; точнее, воссоздает заново. По Шкловскому, литература воссоздает смысл вещей; Померанцев воссоздает еще и смысл жанров.

Кирилл Кобрин

Смерть в стихах Померанцева не только говорит на идиш, замыкая петлю времени, она стоит у плиты и жарит семечки. Об отце напоминают круглые отпечатки стакана с вином, следы поцелуев остаются на коже. Одиночество – «отсутствие ее помады на бокале», у поэзии – «повышенная температура и учащенный пульс». Мир говорит на языке прикосновения. Ревность плавит тела любовников и распарывает живот третьего, слушающего бесконечно длинный гудок в телефонной трубке, - он, этот длящийся звук, и рассекает эпителий, затем мышечную ткань.

Станислав Львовский

Переносы строки — паузы; черная череда букв — шорох пленки; шрифт — тембр голоса; знаки препинания — его модуляции. Поэзия Померанцева — это и есть апофеоз эфира: и она, как эфир, неосязаема, эфемерна, воздушна. Перед нами поэзия профессионального слухача во всех смыслах этого слова, поскольку на русском языке можно слышать не только звуки — но и запахи, но и вкус. <…> Все отношения у Померанцева необязательны, все ситуации непредсказуемы, но разрешимы, а жизнь легка и фрагментарна, как заставка в эфире. Каждое стихотворение — это маленький рассказик, который плывет, как кораблик, по воздуху: от уст рассказчика к уху (опять ухо!) слушателя.

Глеб Шульпяков

Библиография

Альбы и серенады. Проза. Лондон: RR Press, 1985

Стихи разных дней. СПб.: Советский писатель, 1993. — 181 с.

Предметы роскоши: Belles-lettres. Проза. — СПб.: ИНАпресс, 1995. — 197 с.

По шкале Бофорта. Эссе. — СПб.: Urbi, 1997. — 144 с.

News. Стихи. Проза. — Киев: Факт, 1998. — 104 с.

Почему стрекозы? СПб.: Изд. ж-ла Звезда , 1999. — 136 с.

Красное сухое. М.: Новое литературное обозрение, 2000. — 158 с.

Радио С . Книга радиосюжетов. — М.: МК-Периодика, 2002. — 287 с.

Те, кто держали нас за руку, умерли. Избранные стихи. — М.: Новое литературное обозрение, 2005. — 192 с.

Служебная лирика. М.: Новое литературное обозрение, 2007. — 135 с.

КГБ и другие стихи. М.: Новое литературное обозрение, 2010. — 128 с.