Александр Михайлович Добролюбов (1876 — весна 1945?) — русский поэт-символист, известный не столько своей поэзией, сколько жизнетворчеством.

Биография

Отец — действительный статский советник, выслуживший дворянство, служил в Варшаве. После его смерти в 1892 Добролюбов переехал в Санкт-Петербург. Сочинял стихи ещё в школьные годы, после переезда увлёкся поэзией и стилем жизни западноевропейских символистов, особенно Бодлером, Верленом, Малларме, Метерлинком, Эдгаром По. Восхищение «декадентством» он разделял с В. Гиппиусом (племянником Зинаиды Гиппиус) и сблизился, в частности, с В. Брюсовым, Н. Минским и Д. Мережковским. Учился на филологическом факультете Петербургского университета. Курил гашиш, и проповедуемый им культ смерти по слухам привёл его сотоварищей по университету к самоубийству, вследствие чего он сам был исключён. Первую книгу издал на собственные средства.

В 1898 порвал с богемным образом жизни и в глубоком раскаянии начал искать опору в христианстве. Он обратился к Иоанну Кронштадтскому, пошёл паломником в Троице-Сергиеву лавру и в Москву, а к концу 1898 отправился в монастырь на Соловецких островах, чтобы постричься в монахи. Его друзья-символисты издали без него книгу «Собрание стихов» (1900). В начале лета 1899 покинул монастырь, чтобы двинуться в паломничество по России и, противопоставляя себя государству и Церкви, основать секту (в районе Оренбурга и Самары). В 1901 за подстрекательство к отказу от военной службы был арестован, но вскоре при помощи матери отпущен на свободу как душевнобольной. Впоследствии время от времени из Поволжья, где он в 1905—1915 был главой секты «добролюбовцев», наведывался в Москву и Петербург; согласно Мережковскому, Добролюбов был наделён огромной силой духовного воздействия. Его последний сборник лирики «Из книги невидимой» (1905) свидетельствует о пренебрежении земными благами; здесь же он заявляет об отказе от литературы. В эти годы встречался также с Л. Толстым. После революции его следы теряются. До 1923 он жил в Сибири (недалеко от Славгорода), в 1923—1925 близ Самары, в 1925—1927 вел кочевническую жизнь в Средней Азии, потом работал в артели печников в Азербайджане.

Добролюбов значителен как одно из приводимых в движение мощнейшим внутренним напряжением явлений русского символизма, меньше — как поэт, тем более что многое из его спорного творчества пропало сразу после создания. Его ранняя лирика была связана с природой, поэзия времен декадентства определена мотивом смерти, а также свидетельствует о влиянии Шопенгауэра и Ницше. Формально граница с прозой отсутствует, а собственно поэтическое достигается ритмом, музыкальностью и повторами.

— Вольфганг Казак

В России, пожалуй, единственной легендарной фигурой декаденства стал Александр Добролюбов, племянник знаменитого деятеля народнической литературы, из семьи с сильными народническими, и даже филантропично-подвижническими традициями (напр. Мария Добролюбова). Несколько месяцев своей жизни, будучи студентом, он жил в комнате с черными стенами, курил опиум и писал соответствующие стихи под влиянием западных веяний того времени. Но Добролюбов скоро ощутил беспочвенность таких экспериментов и совершил крутой поворот в своем мировоззрении и в своей жизни; в последующие несколько десятилетий своей жизни он осуждает декаданс и никогда более с нему не возвращается. Добролюбов порывает с миром литературы и уходит в народ; и это только заостряет и ускоряет создание декаденстского мифа; и это позволяет соовременникам, в основном ничего не знающим о дальнейшей судьбе Александра, создавать рассказы, напоминающие литературные мифы Франции, называть его «русским Рембо» и пр. В действительности дальнейшая судьба Добролюбова — это религиозное и трудовое подвижничество, не имеющее отношения ни к декаденству, ни к символизму; ключевые подробности этой судьбы стали известны только в 2000-е (см. Александр Кобринский, Разговор через мертвое пространство).

Миф об Александре Добролюбове, начавший складываться уже в самом раннем периоде развития русского символизма — неважно, как его называть, «дьяволическим» ли (Хансен-Леве) или «декадентским» (И. П. Смирнов), — окончательно сформировался уже в начале XX века, то есть когда сам Добролюбов уже ушел из литературы и порвал со своим привычным литературно-художественным кругом. .. Конечно, не одному Добролюбову приходила в голову мысль об ущербности литературного творчества по сравнению с жизнью. Так, например, Мережковский, с чьим именем также связывается возникновение символизма как направления, признавался в автобиографии, что в юности «ходил пешком по деревням, беседовал с крестьянами» и «намеревался по окончании университета “уйти в народ”, сделаться сельским учителем». О том, чтобы уехать на край света, к диким народам, не испорченным цивилизацией, позже мечтал поэт-футурист Божидар. Но только Добролюбову (и вслед за ним — поэту Леониду Семенову) удалось проявить последовательность и преодолеть условность творчества. Вторая сторона мифа — это ощущение постоянного, как бы сейчас сказали, виртуального присутствия ушедшего поэта в повседневной литературной реальности. В неоднократно цитировавшихся ...мемуарах Г. Иванова рассказывается, как литераторам, идущим к трамвайной остановке, чтобы отправиться в редакцию журнала «Гиперборей», повстречался мужик в картузе, в валенках, в полушубке. Его вопрос: «Скажите, господа, где помещается “Аполлон”?» — повергает в шок и вызывает в памяти образ Александра Добролюбова. «…Этот таинственный, полулегендарный человек, — пишет Г. Иванов.— По слухам, бродит где-то в России — с Урала на Кавказ, из Астрахани в Петербург, — бродит вот так, мужиком в тулупе, с посохом — так, как мы его видели или как он почудился нам на полутемной петербургской улице <…> где-то, зачем-то бродит — уже очень долго, с начала девятисотых годов, — по России <…> Странная и необыкновенная жизнь: что-то от поэта, что-то от Алеши Карамазова, еще многие разные “что-то”, таинственно перепутанные в этом человеке, обаяние которого, говорят, было неотразимо» . годы.